Экскурсовод из Санкт-Петербурга, военно-исторический реконструктор, литератор Аксель Кобокки, слесарь судоремонтного завода, военнослужащий ВС РФ с позывным «Шашка» — и всё это один человек – Александр СЕЛЮНИН.
Чёрная футболка с принтом, открытый прямой взгляд, правильная «питерская» речь. С Сашей мы познакомились за пару часов до презентации его книги в Донецкой республиканской библиотеке для молодёжи.
Для нашего общего друга «Шашка» принёс трофейные шевроны, и один из них сразу меня заинтересовал.
— Этот что светится в темноте?
— Светится. Мастера маскировки, — «Шашка» иронично улыбнулся.
— Саш, как ты оказался здесь в качестве военнослужащего?
— Поначалу я ездил с гуманитарными миссиями, общался с бойцами. Таким образом оказался вовлечённым в происходящее. Как человек, имеющий способности к механике, я решил, что мой опыт здесь лишним не будет, и подписал контракт оператора БПЛА. Позже меня перевели в мотострелки и в «штормах» я отправился на Бахмут. Работал техником-сапёром дронов-камикадзе, был в эвакуационной группе, в разведке, даже «конём» был («конь» — человек, который доставляет продовольствие на «передок»).
И вот, все эти события, впечатления складывались, выливались в рассказы, которые позже вошли в книгу.
— Литературой ты ещё до СВО начал заниматься?
— Задолго, году в 15-м примерно.
— Откуда такой интерес?
— Так как я человек, читающий с детства, хотелось попробовать и свои силы. Поначалу получалось косо-криво, но сейчас, вроде как, уже что-то похожее на литературу выходит.
— А в каком жанре предпочитаешь писать?
— Я бы назвал это мистическим реализмом. У меня есть полностью написанный, но ещё нигде не изданный роман о Кронштадтском мятеже, в нём описываются исторические события, но налёт мистики тоже присутствует.
— Ты пишешь под псевдонимом Аксель Кобокки. Почему?
— Кобокки – это финская фамилия мамы, а Аксель – стилизованное имя Александр.
— Раз уж зашла речь о псевдонимах – почему позывной «Шашка»?
— «Шашка» — так зовут мою кошку. Вместе с женой они ждут меня в Питере.
— Где, кроме недавно изданной книги «Менестрель», тебя ещё можно почитать?
— У меня есть телеграм-канал «За окошком кончилась жара». (От автора: канал интересный: рассказы, заметки, фото; многое даётся, что называется, «без купюр»).
— А чем ты занимался на «гражданке»?
— Работал на судоремонтном заводе, даже принимал участие в реставрации крейсера «Аврора». У меня неоконченное высшее образование: факультет социальных наук, направление история. Я учился заочно, работая на заводе. Водил экскурсии по Петербургу, у меня есть два авторских маршрута. Денег я брал немного, и, благодаря «сарафанному радио», стал известен, как экскурсовод. После начала СВО к нам приезжали люди с освобождённых территорий. Я водил по Питеру студентов из Горловки, участников СВО, «вагнеров». С них денег я не брал совсем. Мне было просто-напросто стыдно с них брать деньги.
Разрабатывал ещё один маршрут, «Дорогой Ольги Берггольц», но дело несколько застопорилось. Была такая история, когда она, взявши с собой пачку папирос, несколько сухарей и спички, пошла к своему отцу. Работал её отец на Обуховском заводе, а пошла она от Дома Радио. Дорога местами проходила по льду замёрзшей Невы, а если водить экскурсию летом, то как-то не совсем понятно…
Мы дружно посмеялись над такой курьёзной ситуацией и Александр продолжил:
— Ещё я восстанавливал патефоны. Дома стоит патефон, сделанный на Коломенском заводе. С ремонтом советских патефонов особых проблем нет, так как есть немалое количество «доноров». А вот более редкие аппараты восстанавливать сложнее.
Ещё проблема патефонов в том, что их стальная игла обычные виниловые пластинки не воспроизводит никоим образом, а патефонные пластинки найти довольно тяжело.
Будучи поклонником творчества Александра Вертинского, я загорелся желанием собирать его пластинки. Сейчас у меня четыре: одна в Англии была сделана, вторая во Франции, третья в Финляндии и четвертая советская.
— Ты только прозу пишешь или ещё и стихи?
— И прозу, и стихи. В книге «Менестрель» представлено и то, и другое.
— Как воспринимается Донбасс после Питера?
— Откровенно говоря, разницы нет. И знаменитые донбасские терриконы меня не удивили. Саша, улыбнувшись, пояснил:
— Мой отец родом из Прокопьевска, а дед работал на шахте взрывотехником. (Прокопьевск — шахтёрский город в Кемеровской области, третий по значению город Кузбасса – прим. автора). Я бы так сказал, что народ гостеприимный, народ нормальный. Земли, в которые мы дальше пойдём, – вот там, я считаю, у нас будут некоторые проблемы. А пока Донбасс нас хранит и бережёт.
Я здесь встретил много золотых людей, которые прошли вместе со мной. Один из них — это поэт и казак из города Алчевска Владимир Владимирович Минайлов. Сейчас мне родственники собираются прислать его стихи, мы собираемся также их издать. И в дальнейшем, буде останусь я жив, сделать так, чтобы имя Владимира было увековечено в его родном городе. (Владимир Минайлов, позывной «Поэт», погиб осенью 2024 года – прим. автора). Алчевск небольшой город, и не хочется, чтобы такая память терялась, потому что люди живы, пока мы о них помним.
— Сильно поменялось восприятие жизни после того, как попал на СВО?
— Низкий поклон людям, которые воюют здесь с 2014 года. Раньше я себя воспринимал просто-напросто как турист, который приехал за впечатлениями. Сейчас впечатлений более чем достаточно.
Однажды мы носили брёвна для блиндажа. Нас пошло пятеро, а вернулось четверо. И потом я сидел и пил кипяток, хотя должен был заварить чай. Подумал «да и пёс с ним, с этим чаем», сидел, пил кипяток, а в голове у меня играла песня «Летят утки».
Мне всё вспоминается фильм, который я когда-то не очень любил, а сейчас прекрасно понимаю — «В бой идут одни старики». Когда в конце фильма техник в исполнении Алексея Смирнова говорит следующие слова: «А оглянись назад, кто остался?» И это действительно страшно. У нас сейчас идёт самая настоящая война духа и война характера. Бои такого масштаба я видел лишь в фильмах.
Мы совсем недавно проезжали через Первомайку. Горела Первомайка, горела какая-то техника, дорога была затянута дымом. И куски моста, который там был через реку, падали, продолжая гореть в воде.
Я воспринимаю войну как гуманитарную катастрофу. Для меня противником является человек, который держит оружие в руках. И, пока он держит оружие в руках, я сделаю всё, чтобы он не убил меня или моих сослуживцев. Но с того момента, как он бросил оружие и поднял руки – он военнопленный.
У меня в душе появились миролюбие и гармония с природой. Например, у нас в блиндаже живут мыши. Я их подкармливаю, потому что у меня рука не поднимается убить их. К нам приходят блиндажные коты, эти жирные лодыри, которые не ловят никого, только жрут нашу тушёнку. Я и их подкармливаю.
Беседовал Денис КОЛОДЯЖНЫЙ.
Предлагаем вашему вниманию короткий рассказ о фронтовых буднях из сборника «Менестрель» Акселя КОБОККИ.
Мы смотрели на одной из позиций телевизор. В нём отважный бледнолицый сражался с индейцами. И тут нам показали индейское племя. Один из наших сказал:
— Братцы, а они точь-в-точь как мы.
Я, подумав, добавил:
— А и верно! Обряди этих ребят в наши одежды, и получится хороший мотострелковый взвод.
Крупным планом показали вождя. Престарелый сын и мудрый муж индейского народа вышел вперёд и чинно произнёс:
— Я вождь племени комаччи, что тебе надо, бледнолицый?
И тут меня осенило. Рядом со мной сидел дед, точь-в-точь похожий на этого вождя.
— Папаша, — произнёс я, — Да это вылитый ты!
Дед явно был польщен сравнением с таким прекрасным персонажем. Я продолжил развивать мысль:
— А что, ребята, давайте организуем племя! У нас, как и у этих детей прерий, нет имён, одни позывные. Мы станем племенем, а руководить нами будет дед. А что, папаша, будешь вождём нашего гордого племени Мотострелкаччей!
Все расхохотались, а дед, понимая возложенную на него роль, произнёс чинно и благородно, обращаясь к дежурному в очках:
— Стеклянные глаза, поставь воду. Племя будет пить чай. Хао, я все сказал!
— Я с тобой, Тепловизорный глаз! — добавил я, и вновь все расхохотались.